Губы ее вытянулись, обозначив слабую улыбку.

– Я сейчас не очень хорошо себя чувствую, Уокер, поэтому позвольте обойтись без дипломатии. Вы согласились на присутствие наблюдателя от ООН, поскольку у вас не было другого выбора. А я пошла на это, потому что, во-первых – кто-то должен, а во-вторых – для меня это прекрасный способ произвести впечатление на начальство. Но вчера произошло нечто такое, чего я не понимаю, поэтому у меня больше нет желания казаться обходительной.

– А до этого вы были обходительны?

Лицо Ким потемнело от гнева, но затем она расслабилась и даже рассмеялась.

– Ну хорошо. Наверное, я перепутала обходительность с вежливостью.

Но Уокеру было не до смеха. Он сжал в руке аптечный пузырек, затем бросил его Ким. Она легко поймала его одной рукой.

– Давай, Ким. Делай свою работу. Спрашивай то, что должна спросить.

Она посмотрела на этикетку.

– Гидрокодон?

– Болеутоляющее средство. Запрещено в ряде штатов США, но не там, где я его добыл. Невероятно сильное. И вызывает невероятное привыкание. Оксикодон по сравнению с ним – чисто мятные леденцы.

Потряся пузырьком, Ким прислушалась к шуршанию примерно тридцати таблеток, находившихся внутри.

– Вызывает невероятное привыкание… Значит, у вас зависимость?

Уокер протянул руку ладонью вверх.

– Именно так. Поэтому отдай-ка мне их обратно.

Удивленная его откровенностью, она отдала пузырек. Но затем настал ее черед удивлять.

– Вы принимаете их, чтобы заглушить боль от ран, полученных в Гватемале, или для того, чтобы перестать думать о жене?

Затих даже ветер. Уокер судорожно вдохнул, ощутив ноздрями запах многовековой древесины. Если раньше просто не хватало воздуха, то теперь он почувствовал, что задыхается.

…Он познакомился с Амандой Немет на конференции Национального научного фонда, где она читала доклад о ранее неизвестных видах животных, обнаруженных в пещерных экосистемах. Выяснив, что она профессор Колумбийского университета, он подошел к ней сразу после заседания и неожиданно для себя пригласил на чашечку кофе. Вроде ничего особенного, но подобное поведение Уокеру было несвойственно. Еще с колледжа он был нацелен исключительно на длительные дружеские отношения, предшествующие сватовству и женитьбе. Но Аманде было присуще как прекрасное чувство юмора, так и страсть к своей работе, поэтому все случилось быстро.

Какое-то время он думал, что они по-настоящему понимают друг друга, но спустя три года после свадьбы она заставила его сесть и выслушать ее слова. Она сказала, что все это время не шутила, когда утверждала, что ей не нужен муж, для которого их отношения не являются чем-то важным. Который даже не хочет рассказать ей правду о своей работе, о том, куда уезжает в командировки и каким опасностям там подвергается.

О том, где именно он заработал свои шрамы… И травмы, от которых чуть не умер.

Она не хотела, чтобы сын рос в атмосфере недомолвок со стороны отца и страха, который испытывает по этому поводу его мать.

В самый разгар выяснения отношений телефон зазвонил, и он получил задание немедленно отправляться в северную Канаду, где отступающий арктический лед обнажил систему подземных катакомб, полную человеческих останков и артефактов непонятного происхождения. С ними возились уже несколько недель, и никак не удавалось определить, что это и откуда там взялось.

В тот момент Аманда поняла, что он уйдет снова и опять не скажет, куда именно. И тогда она взяла его за руку, привела в гостиную и заставила сесть на диван.

– Если ты сейчас уедешь, – сказала она, наклонившись и выразительно глядя ему в глаза, – то я буду знать, что совершила ошибку, выйдя за тебя замуж…

Вернувшись из Арктики, он обнаружил, что Аманда ушла, оставив записку, нехарактерно краткую для профессора колледжа:

«Я сделала это ради Чарли. Мне бы очень хотелось, чтобы его отцом был кто-то другой».

Теперь она жила с Джорджем – тем самым художником. Уокеру ничто не мешало присутствовать в жизни сына, но если Джордж может стать для него более хорошим отцом – значит, так тому и быть. В конце концов, зачем лишать Чарли права на счастье?..

Гора вокруг них задышала вновь. Порыв ветра проник внутрь стойла, заставив полог палатки громко хлопнуть. Уокер задумчиво посмотрел на пузырек с таблетками, крепко сжал его в руке и взглянул на Ким. Холод резанул по коже так, словно несколько толстых слоев одежды не были для него препятствием.

– Если бы ты испытала то, с чем нам пришлось столкнуться в Гватемале, то принимала бы наркотики горстями, – сказал он тихо, затем встряхнул пузырек еще раз и засунул в карман куртки. – В моей спине есть пара криво сросшихся позвонков. Шрамы на животе – где его порвали – все еще мучают тянущей болью при движении. Болят и внутренности, которые хирургам пришлось буквально сшивать. Когда холодно, как сейчас, колено начинает гореть, словно в него втыкают раскаленные иглы. Даже в хорошую погоду боль вполне адская. А в этом месте… как ты сама понимаешь, погоду хорошей не назовешь.

Ким побледнела еще больше. Он увидел, как тает отчужденность в ее глазах.

– Простите, – сказала она уже без осуждения. – Я не знала, насколько…

– Впрочем, – перебил он ее, – хоть это и чертовски больно даже с наркотиками, часть моей зависимости, наверное, действительно связана с бывшей женой. Иногда боль от этого даже хуже, потому что сломанный позвоночник и другие раны… понаделали монстры. А в том, как ужасно закончился мой брак, виноват я сам.

В этот раз, когда она улыбнулась, он улыбнулся в ответ. Они не были счастливыми людьми, но поняли друг друга. Или, по крайней мере, начали понимать.

– А как насчет тебя? – спросил Уокер. – С тобой все в порядке? Мы можем быть уверены, что ты снова не сойдешь с ума?

Теперь она рассмеялась.

– Тревога еще осталась, – ответила она, переступив с ноги на ногу. – И снятся страшные сны о кадавре…

– Да, рога у него жуткие.

– …но в целом я в порядке.

Он услышал сомнение в ее голосе, и сердце его смягчилось. В этой пещере их всех преследовали призраки – как из прошлого, так и порожденные появившимся здесь страхом. Разговоры о ночных кошмарах беспокоили его, потому что он и сам видел довольно пугающие сны.

– Наш рогатый друг мертв, – сказал он. – И я настаиваю на том, что он был человеком. В те времена любой, кто родился с каким-либо физическим недостатком, тут же объявлялся нечистым, порченым, и вообще – страшной мерзостью.

Ким вздрогнула от холода и обхватила себя за плечи.

– Вы действительно в это верите? Что это всего лишь человек-вырожденец?

– Хочу в это верить… – ответил Уокер.

Он вдруг почувствовал, что дистанция между ними сократилась почти до интимной близости, и дыхание у него перехватило.